Газета «Новости медицины и фармации» 9(325) 2010

О врачах-хирургах издавна рассказывают леденящие душу кровавые страшилки и циничные анекдоты из категории черного юмора. Такая традиция пошла, наверное, от древних греков, разделивших медиков на привилегированную касту врачей-аристократов, которые лечили, и отряд плебеев от медицины — разных «рукодельников», ковырявшихся в человеческих телах. А для того чтобы как-то узаконить это занятие, мудрые греки придумали слово «хирургия», а рукодельников стали называть «хирургами».

Прошли века, прежде чем благодаря братству французских хирургов св. Косьмы и Дамиана (как сказали бы сейчас, профсоюзу) удалось уравнять «рукодельников» в правах с врачами. Но ореол кровавой славы хирургов от этого не изменился.

И надо признаться, такая слава появилась не на пустом месте! Если подумать, эти ребята, надевшие сегодня белые и зеленые халаты и скрывшие, как террористы, лицо масками, каждый день ковыряются в привязанных к столам и отравленных наркозом до потери способности сопротивляться телах, что-то режут, что-то удаляют или пришивают. Что самое интересное, они никогда не говорят конкретно, что, как и зачем делают. И уж совсем оскорбительно для социума, что они, как правило, не дают 100% гарантии на выполненные работы, прикрываясь циничной фразой: «Хирургия наука не точная, деньги назад не возвращаем».

Постепенно общество привыкло к «рукодельникам». К ним стали относиться как к неминуемому злу, которое в определенной ситуации может оказаться полезным. А такие ситуации возникали постоянно. То война, то природные катаклизмы, не говоря уже о том, что простая семейная ссора или выяснение отношений с соседом вполне могли закончиться повреждением чего-то для человеческого организма важного. Тут уж без хирургов никак не обойтись.

Но и последние не дремали. Сначала они замахнулись на болезни, которые всегда лечили врачи-интернисты, и, надо сказать, очень быстро отвоевали у них огромный кусок практики. Больные со всякими язвами, камнями в печени и почках, опухолями перекочевали из терапии в хирургию. Казалось, что на этот раз пытливый энтузиазм рукодельников будет удовлетворен достигнутым триумфом. Но не тут-то было! Хирургам надоело удалять. Им захотелось что-нибудь заменить. Они, как режиссер драмкружка из фильма Рязанова, решили: «А не замахнуться ли нам на самого Творца?» Тем более что еще в библейских легендах было указание на то, что святые Косьма и Дамиан заменили пришедшую в негодность ногу у воина ногой мавра.

Сказано — сделано. И в январе 1902 года Э. Ульман из Вены представил на совете Королевского общества хирургов козу с пересаженной ей на шею почкой собаки. Эта коза прожила три недели. Все это время почка оставалась жизнеспособной и исправно выделяла мочу. В конце концов коза почему-то погибла (об отторжении пересаженных органов тогда еще просто не знали), но это было мелочью. Рубикон был перейден. Родилась современная трансплантология.

Уже в 1928 году на Третьем съезде физиологов СССР советский ученый Сергей Брюхоненко продемонстрировал собачью голову без туловища. Она была укреплена на тележке. Жизнь в ней поддерживал примитивный аппарат искусственного кровообращения — автожектор. То, что осталось от несчастного животного, с удивлением рассматривало присутствующих, высовывало язык и даже пыталось лаять. Брюхоненко ударил по столу молотком — и голова вздрогнула. Он посветил ей в глаза фонариком — и голова вздрогнула. Он даже скормил голове кусочек сыра, и голова проглотила его (правда он сразу же выскочил из пищеводной трубки на другом конце).

Сюжет повести Мери Шелли «Франкенштейн, или Современный Прометей» становился не такими уж фантастическим?

В июле 1916 года в крестьянской семье, в станице Ярыжинская на хуторе Кулини Новониколаевского уезда Донской волости (современная Волгоградская область) родился Владимир Демихов. Его отец, Петр Яковлевич, сгинул в горнилах гражданской войны, и мать, Доминика Александровна, осталась одна с тремя детьми. Как бы трудно ей ни приходилось, она сумела выполнить свой материнский долг. Все трое детей не только выросли, но и получили высшее образование.

Но это было потом. А тогда, в 20-е годы, беспокойство матери вызывал Володя. Слишком необычными для ребенка из крестьянской семьи были его увлечения. Уже в раннем детстве он лезвием для бритвы вскрыл грудную клетку щенку, чтобы посмотреть, как устроено сердце. Щенок умер. «Вивисектор» был сурово наказан, но это никак не отразилось на направлении его интересов, которые точнее было бы охарактеризовать словом одержимость. Его постоянно тянуло к эксперименту с живыми организмами, а особенно к сердцу. Даже тогда, когда уже повзрослевший юноша учился на слесаря, он сделал на станке копию этого человеческого органа.

Но слесарем он не стал. Детские интересы взяли верх. Так и не закончив обучения слесарному ремеслу, он в 1934 году уехал в Москву. Поступать в медицинский. С медициной тогда не сложилось, и Владимир стал студентом физиологического отделения биологического факультета Московского государственного университета. И вновь он одержимо стал реализовывать свои замыслы. На этот раз, в 1937 году, студент Демихов продал единственный костюм, купил серебряные пластины, сделал первую в мире модель искусственного сердца и вживил его собаке. Собака после операции прожила два часа.

В 1940 году Демихов окончил университет и с головой ушел в исследовательскую работу. Он резал, перешивал, перекраивал Божьи творения. Он был фанатиком экспериментальной хирургии. В научной литературе были опубликованы его первые статьи. Продолжить научные поиски помешала война. Он ушел на фронт, а так как образование у него было не медицинское (впоследствии это не раз сыграет с ним злую шутку), он служил не врачом, а патологоанатомом, вскрывал трупы погибших солдат. Так и прошел он всю войну, закончив службу в звании старшего лейтенанта в Маньчжурии.

В те военные годы произошла роковая встреча биолога-патолого­анатома Владимира Демихова с молодым талантливым и крайне честолюбивым врачом-хирургом Борисом Петровским. И надо же было тогда патологу указать на ошибки ведения раненых клиницисту! Да что себе позволяет этот выскочка, непрофессионал и вообще не врач, а какой-то биолог! Хирург затаил обиду.

Рожденная в военные годы взаимная неприязнь больше не проходила ни на минуту. Со временем она только усиливалась. После войны каждый занялся своим делом. Хирург сделал блестящую карьеру, стремительно взлетел на самый верх — защитил кандидатскую, докторскую диссертации, получил институт, стал министром, академиком, а биолог-патологоанатом вернулся к своим экспериментам.

Но путь исследователя был извилист и тернист.

Первые сложности возникли с трудоустройством. Это было связано с отношением к Демихову тех, кто верховодил в те годы в медицинской науке. На трансплантацию они смотрели с подозрением, обвиняя Демихова в аморальности. Единственным, кто поддержал его, был директор института хирургии имени Вишневского академик А.В. Вишневский. Он в силу своей ведомственной независимости от минздрава (занимал должность главного хирурга министерства обороны, кроме того, был вхож к дочери самого Сталина Светлане Аллилуевой) благоволил смелым экспериментам Демихова и позволил ему создать научно-исследовательскую лабораторию по трансплантации. Правда, и он административно держал Владимира Петровича на третьих ролях, на должности младшего научного сотрудника. Но Демихов был рад и этому. В институте хирургии он начал свои первые опыты по пересадке сердца и печени собакам. Кстати, в те годы ученый не имел жилья, поэтому спал он здесь же, в лаборатории, на столе, где днем оперировал собак.

Вообще на роли А.В. Вишневского в судьбе Демихова стоит остановиться подробнее. Он не только первым поддержал опального ученого, не побоявшись выступить против всесильного минздрава, но и неоднократно спасал лабораторию от закрытия, а ее руководителя — от увольнения и уголовного преследования. К сожалению, этот смелый человек умер в 1948 году. Лаборатория трансплантации была тут же закрыта. Демихову вновь пришлось обивать пороги в поисках пристанища. Но он не сдавался.

Приютили Владимира Петровича в институте имени Склифосовского, где он получил «Лабораторию по пересадке жизненно важных органов».

Но что скрывалось за этим названием?

В реальности это было помещение площадью пятнадцать квадратных метров в подвале флигеля института, половину которого занимали аммиачная установка и шкаф с препаратами и инструментами. Плохое освещение, сырость, холод. Ходили по доскам, под которыми хлюпала грязная вода. Два деревянных операционных стола. Оперировали при освещении обычной лампой. Аппаратуры никакой. Самодельный аппарат искусственного дыхания. Достали где-то списанный кардиограф, все время ломавшийся. Вместо компрессора использовали старый пылесос. Под самыми окнами «лаборатории» кочегарила котельная, заполняя помещение едким дымом.

Помещения для содержания экспериментальных собак не было, животные ели, пили, принимали лекарства и процедуры и оправлялись тут же, в лаборатории. Рядом с операционным столом. Рядом с рабочими местами восьми сотрудников!!! Никто из ассистентов в дымной темной каморке больше получаса выдержать не мог. Демихов там чуть ли не жил. У него от рождения отсутствовало обоняние, запахов он не ощущал. После операций Владимир Петрович брал собак, купленных за свои гроши, домой и в тайне от соседей выхаживал их в небольшой комнате коммунальной квартиры.

Вот в таких условиях советский ученый ставил эксперименты, о которых потом говорил весь мир. Творил переворот в науке. Парадокс, скажете вы, и будете правы. Но таким были Демихов и его преданные сотрудники, гордо называвшие себя «демиховцами».

Забегая вперед, следует остановиться на одном эпизоде, характеризующем несгибаемость его воли.

В дни, когда ученого вышвыривали и из этой убогой лаборатории в Склифе, тогдашний министр здравоохранения старый недруг Б.В. Петровский назвал опыты Демихова «антинаучными, шарлатанскими и вредными», а профессор В.В. Кованов, не принятый им в соавторы, прямо заявил: «Ты мне не нужен! Уходи!» В те дни, когда Владимир Петрович от отчаяния был близок к самоубийству, он, не смотря ни на что, отказался от заманчивого предложения одного американского мультимиллионера, как бы сейчас сказали, спонсировать работу советского ученого.

А то и вовсе уехать в США. Знаете, что он ответил американцу? Дословно: «Такие условия, какие мне созданы на Родине, американским ученым и не снились». Сказано это было, когда он знал, что наверняка лишается своего убогого прибежища в институте и уходит в никуда. Вот так!

Но вернемся в Склиф.

В 1946 году В.П. Демихов впервые в мире произвел пересадку собаке второго донорского сердца, а потом взял и заменил сердечно-легочный комплекс целиком. Собаки после операции прожили по пять месяцев. И это без иммунодепрессантов! О них тогда еще не подозревали. Спустя год — трансплантация легкого, трансплантация предплечья, в 1948 — опыты по пересадке печени, а в 1951 году — первая в мире успешная трансплантация сердца без аппарата искусственного кровообращения!!! (Всего Демихов разработал в эксперименте около 40 схем пересадки сердца.) В том же году великий экспериментатор создал первый в мире протез сердца, работавший от пневмопривода (пылесоса!!!). Воистину, неиссякаема земля русская самородками!

Были у Демихова и другие достижения. В 1954 году он пересадил голову щенка на шею немецкой овчарки. Двухголовая собака ходила, ела, пила молоко из миски и кусалась. Об этом эксперименте был снят цветной документальный фильм «О пересадке головы собаки в эксперименте», который был продемонстрирован на Международной выставке СССР в США в 1956 году. У американцев этот фильм вызвал настоящий шок.

В прессе писали: «Мы не могли себе даже представить, что русские «медведи» достигли таких успехов». А на Родине злопыхатели его собаку называли не иначе как «…самое отвратительное чудо света». Спасибо, что хотя бы чудом признали.

Уникальные операции Демихов проводил не только в стенах своей лаборатории, но и «на выезде». Так, в 1951 году на сессии Академии медицинских наук СССР в Рязани Владимир Петрович пересадил донорское сердце и легкие собаке Дамке. Она прожила семь дней, причем жила она не в специальных условиях, а в холле того здания, где проводилась сессия, и чувствовала себя вполне хорошо. Умерла собака… от повреждения гортани. О том, как и с чьей помощью это повреждение возникло, история умалчивает.

В 1958 году Демихов был приглашен на конгресс по проблемам трансплантологии в ФРГ. Минздравовские чиновники разрешили ему поездку с условием, что он будет только наблюдателем. Но не таков был Демихов. Он, несмотря на запрет и присутствие в делегации «куратора от компетентных органов», продемонстрировал конгрессу свои опыты. Доклад имел сенсационный успех. От сексотов в Москву тут же полетел донос: «Демихов выдает государственные секреты!»

Но и это не все. Потрясенные «капиталисты» предложили Владимиру Петровичу работать на Западе.

В «контору» полетел еще один донос: «Демихов готов стать невозвращенцем!» Оттуда грозный окрик: «В Москву, в течение 24 часов!»

Не знали зарубежные коллеги, как они навредили, а не помогли ученому. Разве могли они предполагать, что в те годы международное признание было самым эффективным способом испортить человеку научную карьеру в СССР. По возвращении в Москву Демихова чуть было не посадили. Спасло заступничество двоюродного брата — боевого генерала С.М. Штеменко. Но после конгресса в Мюнхене он навсегда стал «невыездным».

Но не только пересадками органов и систем органов занимались «демиховцы». В 1952 году впервые в мире Владимир Петрович разработал и осуществил на собаке операцию по улучшению кровоснабжения сердечной мышцы путем соединения коронарной артерии сердца с поверхностной грудной артерией. Этот метод улучшения кровоснабжения миокарда (маммарокоронарное шунтирование) внедрил в клинике другой замечательный советский хирург Василий Иванович Колесов, который 25 февраля 1964 года впервые в мире успешно выполнил такую операцию у человека — 44-летнего больного со стенокардией. Сегодня эту операцию во всем мире называют «операцией Колесова», забывая имя ее истинного автора.

В 1960 году В.П. Демихов издал монографию «Пересадка жизненно важных органов в эксперименте», которая в то время была первым и единственным в мире руководством по трансплантологии. Здесь тоже проявился его характер. При подготовке рукописи к изданию «доброжелатели» намекали ему — поставь в списке авторов монографии фамилию министра или, на худой конец, фамилию влиятельного, обласканного Политбюро директора одного из хирургических институтов и будешь кататься как сыр в масле. Демихов отказался. Этого система ему простить не могла.

В СССР монография осталась незамеченной. Но не за рубежом. Книгу мгновенно перевели на несколько языков и переиздали в Нью-Йорке, Берлине и Мадриде. Ее автор стал во всем мире признанным научным авторитетом — его стали назвать не иначе как отцом трансплантологии. Во всем мире, но не на Родине! На Родине он был и оставался младшим научным сотрудником без степени и званий с окладом в 98 рублей.

Мало кто догадывался, что эта монография была, по сути, сокращенным цензурой вариантом диссертации Демихова. Он уже давно подготовил ее к защите. Не век же всемирно признанному ученому оставаться неостепененным и ходить в эмэнэсах. Но бюрократические рогатки были сильнее логики. Медицинские советы диссертацию к защите не принимали. Ему в который раз припомнили, что по образованию он не врач, а биолог. Никому не было дела до того, что Владимир Петрович сделал. Он не вписывался в круг научной элиты, в строки инструкций, к тому же был беспартийным — значит, по мнению чиновников от медицины, не был достоин научной степени.

Кроме того, многие положения диссертации расходились с теориями, которых тогда придерживались именитые отечественные профессора и академики. В итоге работа была объявлена ненаучной. В 1-м московском мединституте имени Сеченова диссертацию вообще не приняли к защите. Мотивировка была категоричной — «как не представляющую научной ценности». Всему миру было ценно, а отечественным «ученым» — нет! Стая влиятельных коллег и чиновников называли его опыты «ахинеей», а его самого не иначе как «шарлатаном в науке и псевдоученым».

Научную степень Демихов все же получил. Но не по медицинской специальности. После многих мытарств в 1963 году диссертацию (на соискание степени кандидата биологических наук) приняли к защите в биологическом совете Московского государственного университета. Защита прошла в переполненном зале в весьма скандальной обстановке. Сначала приближенные профессора В.В. Кованова, противники Владимира Петровича, вообще хотели сорвать заседание совета. Не получилось. Работа была блистательной. После доклада соискателя и выступлений оппонентов (официальный оппонент на защите профессор Андросов сказал, что эта работа стоит шести докторских диссертаций) ученый совет единогласно проголосовал за. Противники Демихова демонстративно покинули зал, зато оставшиеся аплодировали стоя. Но диссертант пробыл кандидатом наук всего полтора часа. Ученый совет (небывалый случай!!!) проявил научную принципиальность. Последовало повторное голосование — и Демихов стал доктором биологических наук.

Эта принципиальная позиция ученого совета МГУ вызывает уважение и еще раз убеждает в том, что у представителей фундаментальной науки сохранились несколько иные представления о чести и достоинстве ученого, чем у небожителей, охраняющих свои насиженные места на медицинском Олимпе.

Защита диссертации только обострила ситуацию. Не последнюю роль в этом сыграло то, что лаборатория Демихова стала местом настоящего паломничества.

Дважды, в 1960 и 1963 годах, к нему приезжал на стажировку южноафриканский кардиохирург из Кейптауна Кристиан Барнард. Тот самый, который в ночь со второго на третье декабря 1967 году перейдет Рубикон и навсегда войдет в историю, пересадив в госпитале Хроуте-Схююр Луису Вашкански сердце от погибшей в автокатастрофе Дэниз Дарваль. Примечательно то, что сразу же после окончания операции Барнард позвонил Владимиру Петровичу, поблагодарил и попросил разрешения называть его своим учителем.

Стажировки Барнарда заслуживают того, чтобы на них остановиться подробнее. Получив стипендию Оппенгеймера для научных командировок за границу, Барнард отправился в исследовательские центры Европы и США, но нужной ему информации там просто не было. Тогда он написал письмо советскому министру здравоохранения с просьбой организовать посещение исследовательских центров в СССР, проводивших эксперименты в области трансплантации органов, в частности — лабораторию Демихова. Бдительный минздрав отказал южноафриканцу. Тогда тот приехал в СССР как простой турист и подпольно ассистировал Владимиру Петровичу во время операций на собаках в подвалах Склифа. Именно эти операции, по словам самого Барнарда, окончательно убедили его в том, что пересадка сердца человеку возможна.

Кстати, Барнард навсегда сохранил благодарность и преданность Демихову.

Он неоднократно указывал на роль Владимира Петровича во время своего триумфа 1967 года. Он не забыл о нем и в 1996 году в Москве на III Всероссийском съезде сердечно-сосудистых хирургов, когда получал медаль В.И. Бураковского и диплом за выдающиеся заслуги в деле развития сердечно-сосудистой хирургии.

В своем ответном слове Барнард произнес слова благодарности: «…если бы не подвалы Института Склифософского, я никогда не сумел бы сделать этого». Он сказал также, что считает Демихова основоположником мировой трансплантологии: «Я благодарен вам за то, что вы успешно развиваете начатое им». Кристиан не уставал снова и снова повторять с трибуны съезда, что его Учитель — великий Владимир Демихов.

А что минздрав? Минздрав, как всегда, был «на высоте». Доходило до маразма. Когда Барнард прислал Владимиру Петровичу, своему Учителю, небольшую бандероль с невиданными тогда в Стране Советов эластичными носками, Демихову на ее получение пришлось брать унизительное разрешение от минздрава и органов госбезопасности.

Был среди стажеров Демихова и знаменитый кардиохирург Майкл Дебейки. Он высоко ценил талант русского гения и искренне сожалел, что у Владимира Петровича нет медицинского образования и он не может самостоятельно оперировать людей по разработанным им методикам.

Интерес к Владимиру Петровичу проявляли не только врачи. В годы оттепели у иностранных гостей считалось дурным тоном быть в Москве и не посетить его лабораторию. В подвале Склифа побывали: брат президента США Никсона, вдова другого американского президента Элеонора Рузвельт, премьер-министр Цейлона Бандаранаике и многие другие.

Шло время. За рубежом Демихову были присвоены почетные звания — доктора Лейпцигского и Ганноверского университетов, доктора медицины клиник братьев Майо, члена Научного Королевского общества Швеции.

Только коллеги-соотечественники всерьез его не воспринимали. Сторонились его как черт ладана.

Как сказал о Демихове известный российский хирург Лео Антонович Бокерия, «он намного опередил свое время. Но время догнало его и растоптало…»

В 60-е годы ХХ века Демихов увлекся решением новой проблемы трансплантологии — оживлением и сохранением жизненно важных органов (сердца, печени, сердечно-легочного комплекса). Он уже тогда понимал, что пересадки в конце концов станут если не рутинными, то, по крайней мере, стандартными операциями. И тогда медицина неизбежно столкнется с дефицитом донорских органов.

Несколько лет напряженной работы — и проблема хранения органов была принципиально решена. Был разработан физиологический метод оживления и сохранения жизненно важных органов. Суть его была в том, что жизнедеятельность органов, изъятых у трупов, поддерживалась подключением к системе кровообращения живого организма. На практике это выглядело примерно так. Органы, помещенные в пластиковые пакеты-термостаты, через систему трубочек подключали к сосудам шеи или бедра промежуточного хозяина — свиньи. И они функционировали. Сначала Демихову удалось оживить сердце человека, взятое через 6 часов после смерти (!!!), подключив его к свинье. Сердце начало сокращаться и работало 3 суток. Вскоре он дошел до того, что к одному животному подключали до 5 сердец или до 4 сердечно-легочных комплексов и поддерживали их жизнедеятельность до 7 суток!!! В нужный момент орган можно было отключить и пересадить реципиенту.

Это уже была настоящая модель биологического банка живых органов. Где-то примитивная, где-то не соответствующая постулатам биоэтики (а ее тогда вообще не было), но принципиально решающая проблему. Оставалось сделать только один шаг. Заменить живой организм устройством, обеспечивающим перфузию (поступление и отток крови) органа с доставкой в него кислорода, питательных веществ и удалением отходов жизнедеятельности, — и многие морально-этические вопросы просто бы отпали.

Здесь нам кажется уместным остановиться на нескольких важных эпизодах, характеризующих талант Владимира Петровича как экспериментатора. Напомним, что все это происходило в 60-е годы ХХ века. Иммунологи только приближались к проблеме несовместимости, генетики еще не расшифровали геном.

О генной инженерии не подозревали даже писатели-фантасты, не говоря уже о том, что в СССР генетика была вообще названа «продажной девкой империализма».

Так вот, первый вопрос, который нужно было решить, — какое животное использовать для временного подключения человеческого органа? Для решения этой проблемы был проведен гениальный по простоте эксперимент. В серии опытов полностью заменили кровь у собак, обезьян и свиней на трупную человеческую. Выжили только свиньи. Был сделан вывод, что именно свиньи ближе всех к человеку по тканевой совместимости. Тогда зародилась идея о том, чтобы вообще использовать для пересадки человеку органы свиньи (ксенотрансплантация). Но Демихов ее отверг. Аргументом было то, что продолжительность жизни свиньи в 5–6 раз меньше, чем у человека. Ученый понял, что и пересаженный от нее орган будет функционировать недолго. Время подтвердило правильность этого предположения.

Второй вопрос, который необходимо было решить, возник из-за… размеров свиньи. Не смейтесь. Это была нешуточная проблема. Представьте себе могучее животное весом 120–150 кг, соединенное трубочками с контейнерами с органами. Свинья не поймет, что двигаться нельзя. Ей не объяснишь о ее гуманной миссии поддержания жизнеспособности органов для спасения чьей-то жизни.

И здесь было найдено нестандартное решение. Если нельзя животное обездвижить, то пусть бегает, а если самое уязвимое место в системе — соединительные трубочки, то от них нужно избавиться. В итоге Демихов и его преданный ученик и соратник Михаил Михайлович Разгулов (нелегкая судьба этого замечательного ученого достойна отдельного очерка) разместили донорские органы, помещенные в полиуретановые пакеты, в брюшной полости свиньи.

Теперь, уважаемый читатель, попробуйте пофантазировать. Представьте: бегает целое стадо свиней с 1, 2, 3, 4-й группой крови — только не перемешались бы! — хрюкает, нормально питается… и носит в себе человеческие донорские органы. До востребования.

Ужас. Сюрреализм. Мракобесие, скажете Вы?

Именно так и отреагировали обладавшие властью «корифеи» оте­чественной медицины, когда в 1963 году В.П. Демихов обратился в Академию медицинских наук СССР с предложением о создании службы трансплантации почек. Ему отказали.

В 1965 году на заседании научной секции трансплантологов в Москве он решил показать фильм о банке оживленных органов. Разразилась буря! Еще до начала заседания «принципиальные ученые» — оппоненты Демихова развязали кампанию по его шельмованию. Самыми мягкими словами, которыми академики и профессора называли идею о банке органов, были «ахинея» и «бред». Заранее было подготовлено коллективное письмо от общественности в вышестоящие организации с требованием о лишении Демихова всех научных званий и закрытии лаборатории. Явственно пахнуло зловещим 1937 годом с его судами над «врагами народа». Заседание секции проходило в лучших традициях таких судов.

Как вспоминал свидетель того кошмара М.М. Разгулов, «Демихов сидел, окаменев, с белым лицом и то и дело ронял карандаш. Пытался его поднять. И… не мог удержать».

С большими усилиями сторонникам опального ученого удалось переломить ход заседания. А добилась этого заведующая кафедрой гистологии второго московского мединститута профессор Татьяна Андреевна Григорьева. В то время, когда мужчины, подавленные страхом перед «небожителями» во главе со своим министром, боялись рот раскрыть, эта женщина встала и сказала: «То, что происходит — не заседание научного общества. Это гнусное судилище над выдающимся ученым мира». Она потребовала (именно потребовала!!!) прекратить это безобразие. Говорила она так убедительно, что собравшиеся вынуждены были дать возможность выступить и самому Владимиру Петровичу, а также продемонстрировать фильм. Так что и один в поле воин, если он воин.

В очередной раз Демихову и соратникам удалось отбиться. Но то заседание нанесло глубокую рану, от которой он так и не оправился до конца жизни. С тех пор он стал болеть, стала слабеть память. Он уже не мог работать с прежним энтузиазмом.

А гонения продолжались. Никак не успокаивался «фронтовой друг», ставший министром здравоохранения. Именно он был главным организатором травли. Его мнение было категоричным: «Демихов занимается техницизмом вместо того, чтобы решать серьезные вопросы иммунологии». Не было ли это проявлением некоего комплекса, замешанного на том, что министр не мог перенести, что не он — хирург, а какой-то биолог делает виртуозные хирургические операции? Не он — директор института, а какой-то «шарлатан из подземелья» получил всемирное признание? Кто знает?

Комплексы комплексами, но такая неумная и недальновидная позиция минздрава оказала резко негативное влияние на развитие трансплантологии в стране в целом. Роль Б.В. Петровского в этом трудно переоценить.

Но был ли министр самостоятельной фигурой в принятии таких решений? Вряд ли. Скорее с чутьем прожженного царедворца он интуитивно уловил идеологические тенденции «наверху». А идеологи марксизма-ленинизма тогда решили, что диагноз «смерть мозга» не соответствует коммунистической морали.

Министр здравоохранения «творчес­ки развил» этот постулат. Он заявил: «Заключение о смерти донора, а особенно мозговой смерти, должно выноситься лишь после активных реанимационных мероприятий, обязательно включающих массаж сердца. Однако при массаже травмируются ткани этого органа, и он становится непригодным для трансплантации… Истинной смертью может быть названо только такое состояние, когда функции всех жизненно важных органов находятся в необратимом состоянии. Поэтому введение понятия мозговой смерти, которое в ряде стран в связи с необходимостью и желанием врачей разрабатывать пересадку сердца приравняли к истинной смерти, я считаю необоснованным». И еще: «Бесовская, аморальная наука не найдет отклика в душе советского человека. Нам не нужны пересадки органов. Мы пойдем иным путем!»

Этого было достаточно. На операции трансплантации сердца был наложен запрет. Правда, сам министр с помпой провел в 1965 году первую в СССР пересадку почки, хотя к тому времени во всем цивилизованном мире эта несложная операция уже стала рутинной.

Наступил 1967 год, и Барнард пересадил сердце. Очаги сопротивления самодурству министра появились и в СССР. Сначала не подчиненный минздраву А.А. Виш­невский, будучи главным хирургом Советской армии (заручившись поддержкой и разрешением министра обороны маршала А.А. Гречко), 4 ноября 1968 года в клинике Военно-медицинской академии имени С.М. Кирова в условиях строжайшей секретности впервые в СССР произвел пересадку сердца 25-летней женщине. Больная прожила около полутора суток. В 1971 году права на такую же попытку сумел добиться Глеб Михайлович Соловьев, а в 1974 году — Владимир Иванович Бураковский. Но и эти операции были неудачными.

Всем было ясно — без Демихова не обойтись. Но просить помощи у опального ученого не отваживались — боялись гнева министра. Поэтому когда весь мир накапливал опыт по трансплантации сердца, советские хирурги были всего лишь созерцателями.

А что Демихов? А Демихов, несмотря ни на что, продолжал работать. В 1968 году он написал докладную записку в Академию медицинских наук о перспективах развития трансплантологии в СССР. К удивлению всех, была сформирована комиссия во главе с ведущим кардиохирургом Института сердечно-со­судистой хирургии проф. В.И. Бураковским, и — о чудо! — комиссия рекомендовала создать научно-исследовательский институт трансплантологии.

Институт был создан в 1969 году, но «отец мировой трансплантологии» В.П. Демихов на роль его директора не рассматривался даже как кандидат. Директором был назначен В.И. Шумаков. Но и это было победой.

Пройдет еще 18 лет, прежде чем 12 марта 1987 года В.И. Шумаков проведет первую успешную пересадку сердца.

Вот так неразумная политика минздрава, замешанная на личной неприязни и непомерных амбициях министра и его окружения, привела к тому, что страна, являвшаяся, по сути, колыбелью трансплантологии, отстала лет на 30, если не более.

А цена этого отставания — десятки тысяч потерянных сограждан.

После того приснопамятного заседания общества трансплантологов В.П. Демихов уже не оправился. Он замкнулся. Не протестовал. Просто продолжал работать. Пока мог. А гонения продолжались. Так, его методично довели до инсульта, после которого ученому поставили страшный диагноз — рассеянный склероз...

Как ни кощунственно это звучит, но, может быть, эта болезнь позволила ему прожить еще несколько десятков лет. Он перестал воспринимать унижения, непонимание, гонения. Может быть, это было и к лучшему. Здоровый человек не смог бы вынести груза этого непонимания, лжи и ненависти. Здоровый человек просто сошел бы с ума.

Доходило до абсурда. В 70-е годы, когда Владимира Петровича особенно поносили, группа сердечно-сосудистых хирургов во главе с академиком АМН В.И. Бураковским написали монографию «Пересадка сердца», в которой должное место отвели Демихову. Издать ее в Москве не удалось, несмотря на все регалии и авторитет Бураковского. Профессор Л. Бокерия по родственным каналам «пробил» издание в Грузии. Тиражом всего в одну тысячу экземпляров. Вот такая была объявлена облава на Демихова.

Шло время. Недоброжелатели постепенно уходили со сцены. Да и страна катилась в пропасть. Всем стало не до какого-то Демихова. Но иногда о нем вспоминали.

В 1988 году, в разгар перестройки, в составе группы ученых Демихов стал лауреатом Государственной премии за разработку и внедрение в клиническую практику пересадки сердца. Возглавлял список академик РАМН В.И. Шумаков. Демихов в списке — третий. И на том спасибо. Наконец-то воздали должное «отцу трансплантологии». Но его это уже не радовало.

Может быть, не зарубцевались раны от обиды, нанесенной десятилетием раньше? Когда в список соискателей, состоявший сплошь из его непримиримых оппонентов, его фамилию добавили только после скандала, в последние минуты. В итоге тогда они премию получили. Но без него… А может, болезнь уже сделала свое черное дело и его гениальный мозг просто разучился радоваться?

Этот конгресс был прощанием «отца трансплантологии» со своим детищем. Ни до, ни после этого не было оказано столько почестей, сказано столько теплых слов в адрес выдающегося ученого. Каждый старался с ним сфотографироваться. Ему вручали самые почетные дипломы, у него брали автографы. Самые выдающиеся хирурги мира подписали ему картину с видами средневековой Германии. «Одному из самых величайших хирургов, живших на земле», — так они выразили свое отношение к нему.

А что на Родине? А на Родине все было прозаичнее. Из уст в уста передавался диалог корреспондента с президентом АМН СССР Н.Н. Блохиным из фильма Берты Тришиной. Когда Блохина спросили о Демихове, он снисходительно обронил:

— Интересный экспериментатор.

— Почему же он, почетный член многих зарубежных академий, не состоит в советской академии?

— Да что тут особенного? — ответил Блохин. — Менделеев тоже не был членом академии.

Может быть, прав был президент? Может быть, из-за того, что такие, как Демихов и Менделеев, не были членами академии, академиков у нас хоть пруд пруди, а Демиховых и Менделеевых — по пальцам пересчитать можно?

Последние годы жизни он с женой провел в небольшой квартирке — одна комната, крохотная кухонька, прихожей как таковой и вовсе не было. Из обстановки — старая-престарая мебель, одностворчатый зеркальный шкаф 20-х годов, того же времени диван с полочками и шкафчиками, стол с резными ножками. Это не антиквариат. Это бедность.

Даже участковый врач, навещавший Демихова, поражался нищете и убогости квартирки выдающегося ученого.

Последние годы жизни он не выходил из дома один. Его просто не отпускали. Это случилось после того, как однажды Владимир Петрович утром пошел погулять с собакой и вернулся лишь поздним вечером. Привели его незнакомые люди. Спасло в тот раз то, что дочь Ольга накануне вложила в карман его куртки записку с адресом. В тот день он потерял остатки памяти.

Он умер в ноябре 1998 года, на 83-м году жизни. Старый больной человек. Прах его был предан земле на Ваганьковском кладбище.

* * *

В музее медицины, что на территории института имени Склифосовского, есть портрет Владимира Петровича Демихова. Под ним надпись: «Пересадил голову щенка на шею собаки».

И больше ничего.

Из книги О.Е. Боброва «Антология интриг и предательства в медицине». —
Издатель Заславский А.Ю., 2009